(с) записано со слов Анатолия Никифорыча Онима, члена партии с 1928-го года

На конспиративной квартире стояла нервная обстановка ожидания. Товарищ Чезет мялся в приемной. Карманы его кожаной

куртки оттопыривали два орудия пролетариата - булыжника. Один для белогусей, другой для себя, на случай если не

сможет отбиться. Его боевая подруга по подпольной ячейке, товарищ Скалка Цеткен сумрачно сидела в кресле, спрятав

пышные косы под ушанкой.
Они пришли к Юлику как ответственные представители трудящихся города Лютеции, но дверь в кабинет была закрыта, а

супруга отца революционного движения отказывалась пускать их внутрь, сказав что сначала спросит мужа.
Неожиданно из кабинета раздался зычный рёв вождя:
- НЕХОЧУ НИКОГО ВИДЕТЬ! Я БОЛЕН! Я В КОМАНДИРОВКЕ! ОСТАВЬТЕ МЕНЯ НАКОНЕЦ ВПОКОЕ!!!
От неожиданности товарищ Чезет подскочил и схватился за булыжник. Скалка презрительно посмотрела на него и сплюнула

через губу на покрытый мастикой паркет.
- Ну чё? - спросила она - Будем дальше тут сидеть или чё?
Её спутник опустил голову и грустно посмотрел на боевую подругу из под пенсне. Та вдруг успокоилась и также грустно

проговорила:
- Не даст он нам пулемет, Чезет, точно не даст.
Тихо падал снег, на Карнаж опустилась ночь но никто не спал. Светились окна многоэтажек Ар Каима и маленьких

китайских Избушек. Несмотря на погоду и поздний час народ толпился на главных площадях Лютеции и Мориона. Надежды

всех от маленьких нубов до старых аксакалов были обращены к скромному пристанищу Юлика. Все ждали чуда, снег продолжал идти...

(с)

На конспиративной квартире стояла нервная обстановка ожидания. Товарищ Чезет мялся в приемной. Карманы его кожаной куртки оттопыривали два орудия пролетариата - булыжника. Один для белогусей, другой для себя, на случай если не сможет отбиться. Его боевая подруга по подпольной ячейке, товарищ Скалка Цеткен сумрачно сидела в кресле, спрятав пышные косы под ушанкой.
Они пришли к Юлику как ответственные представители трудящихся города Лютеции, но дверь в кабинет была закрыта, а супруга отца революционного движения отказывалась пускать их внутрь, сказав что сначала спросит мужа.
Неожиданно из кабинета раздался зычный рёв вождя:
- НЕХОЧУ НИКОГО ВИДЕТЬ! Я БОЛЕН! Я В КОМАНДИРОВКЕ! ОСТАВЬТЕ МЕНЯ НАКОНЕЦ ВПОКОЕ!!!
От неожиданности товарищ Чезет подскочил и схватился за булыжник. Скалка презрительно посмотрела на него и сплюнула через губу на покрытый мастикой паркет.
- Ну чё? - спросила она - Будем дальше тут сидеть или чё?
Её спутник опустил голову и грустно посмотрел на боевую подругу из под пенсне. Та вдруг успокоилась и также грустно проговорила:
- Не даст он нам пулемет, Чезет, точно не даст.
Тихо падал снег, на Карнаж опустилась ночь но никто не спал. Светились окна многоэтажек Ар Каима и маленьких китайских Избушек. Несмотря на погоду и поздний час народ толпился на главных площадях Лютеции и Мориона. Надежды всех от маленьких нубов до старых аксакалов были обращены к скромному пристанищу Юлика. Все ждали чуда, снег продолжал идти...

(с)

Батька Мазур смотрел в окно, на дворе было темным темно. Нельзя было различить даже раскидистую клюкву растущую у калитки. Лишь где-то там, вдали, светилось одинокое окошко. Мазур знал, там за этим окном также прислонившись лбом к холодному стеклу стоит Юлик, и также думает о народе. Мазур тяжело вздохнул и уже было протянул руку чтобы задернуть занавеску, как внизу заскрипела калитка. Ничего небыло видно но батьке показалось что через двор прокрались по направлению к хате две неясные тени.
Недолго думая он схватил берданку и побежал вниз, остановившись у входной двери он прислушался к происходящему во дворе, было тихо. Осторожно повернув ручку Мазур открыл дверь и вышел во двор.
- Не видно не зги. - пробормотал он и вследующий миг ему на голову обрушился страшный удар. Будучи человеком крепким Мазур еще услышал женский голос, нервный мужской смешок и слова "Пулемет небось в том ящике". А потом наступила темнота, темнее осенней ночи.
Пол часа спустя, в ближайшей роще, мужчина и женщина яростно ругались над раскрытым ящиком. Пулемета там небыло, лишь мелкоячеистая браконьерская сеть.
- Милая, ну нет пулемета, так хоть путануть буржуев можно будет.
А 20-е октября все шло....

Юлик, также чувствовавший себя неважно тем утром, в задумчивости вертел в руках банку тушенки. Банка выглядела подозрительно старой, а надпись на этикетке Made in Kitezh внушала вождю дополнительные опасения. Юлик зажмурился, ему до боли хотелось пива. Пива небыло, зато была жена.
- Фобушка, сгоняй в таверну за пивом. - просительно обратился к ней вождь.
Та не отвечала, продолжая вязать свитер.
- Ну мусик, ну пожалуйста. - не унимался супруг.
- Сходи сам. - раздраженно ответила Фобия, не переставая вязать.
Юлик откинулся в кресле и грустно подумал: "Никто меня не любит, кроме народа"
"3,14" - подумала в ответ Фобия.
В Разливе стояла тишина. Лишь Иммануил Кант плавал в Озере Встреч и похабно покрякивал на проходящих антитопов.

(с) Записано со слов Анатолия Никифорыча Онима, члена партии с 1928-го года

(с) Анатолий Никифорыч Оним, член партии с 1928-го года